Трагична ли разновозрастная любовь? Она разная. Я всегда ссылаюсь на отца и мачеху. Они прожили 25 лет в любви. Отца скоро 20 лет как нет, а мачеха на год моложе меня… Она до сих пор раз в неделю ходит к нему на кладбище, у нее никого после него не было. Единых рецептов в жизни нет!
Борис Грачевский – знаменитый руководитель «Ералаша» детского кинематографического проекта, благодаря участию в котором многие юные артисты выросли и стали звёздами отечественного кино, – утверждает, что может за пару минут определить: получится из ребенка исполнитель роли или нет. И еще очень многое умеет и знает кумир нескольких поколений мальчишек и девчонок, а также их родителей.
Сначала я хотел строить ракету
– Я вырос в доме отдыха. У меня родители работали в Доме отдыха, в моем паспорте так и написано: «Место рождения: “Дом отдыха Полушкино”».
Папа был семикратный лауреат всесоюзных конкурсов массовиков-затейников. Семикратный! Он был ярым противником всяких дурацких развлечений типа бега в мешках и кормления сметаной. Он всегда говорил: «Нельзя унижать личность человека так, чтобы над ним все хохотали».
В шесть лет я познал первые настоящие аплодисменты, меня отец взял работать в свой номер.
Я вообще счастливый, потому что не понимал, как мы плохо жили. О многом не догадывался, меня все устраивало. У нас было полное отсутствие быта, мы вчетвером жили в шестиметровой комнате, я спал на стульях, связанных платками.
Потом, когда нам дали двенадцатиметровую комнатку, к которой была пристроена девятиметровая террасочка, нам это казалось настоящим чудом. То, что не было водопровода, туалета и прочих благ, нас не волновало вообще.
Моя первая осознанная мечта – быть конюхом. У нас в доме отдыха была лошадь, я ее обожал. Я каждый день ей приносил хлебушек, сахарочек, яблочко, лошадка брала мои подношения своими бархатными губами и смотрела на меня благодарными глазами. У нас с ней была большая любовь.
Меня в детстве распирало на многие вещи, больше всего я мечтал научиться живописи и играть на рояле. Но ни тому, ни другому так и не научился.
И до сих пор во мне сидит какой-то двенадцатилетний пацан – главный редактор моей души
1964 год. Вся страна бредила космосом, половину мальчишек называли Юрками. Что я мог делать? Конечно, строить ракету. Окончил техникум и пошел токарем на завод, который работал на космос. Потом понял, что каждый день вставать в семь утра и бежать на заводскую проходную, это совсем не мое.
Тогда Боря захотел связать свою жизнь с кино и пошел работать на «Мосфильм» грузчиком. Шла работа над картиной «Преступление и наказание», все интерьерные сцены которой снимались при мне. Съемочная группа полюбила тихого, начитанного мальчика Борю Грачевского. Я счастлив был выполнять поручения: протереть пол, подвинуть декорацию или оторвать кусок стены.
Помню, что грузчик Грачевский безмерно удивлялся, как это режиссер Кулиджанов сумел выбрать актеров именно тех, которых я себе и представлял, читая роман «Преступление и наказание».
Я очень хотел с артистами поговорить и начинал разговоры. Мог спросить Копеляна: «Ефим Захарович, что у вас за трубка?». Он начинал со мной разговаривать. Для меня это было самым настоящим наслаждением. Я этими разговорами напитывал себя.
«Ералаш» придумал ребенок
На меня очень большое влияние оказал Александр Хмелик, мы с ним вместе создавали «Ералаш». Он научил меня смотреть на жизнь глазами Хмелика. Научил для детей делать так, чтобы было интересно и взрослым. Поверьте, это не просто. У него была гениальная фраза: «Не талантливо». Вроде все есть, а не талантливо.
Кстати, название «Ералаш» придумала дочка Хмелика Маша.
Меня из директора «Ералаша» его художественным руководителем сделал Александр Хмелик. Он был моим последним учителем.
Б. Грачевский первый слева, А. Хмелик второй слева
Я безумно обожаю все смешное, знаю три миллиона анекдотов. Раз вы столько лет смотрите «Ералаш» и смеетесь, скажите, это смешно или нет? И до сих пор во мне сидит какой-то двенадцатилетний пацан – главный редактор моей души.
У этого пацана есть одно очень интересное качество: он не стареет, все время меняется. Потому что все время меняется зритель, меняется отношение к жизни. Меняется форма юмора – он становится жестче.
Успех «Ералаша» был заметен сразу, как только вышли первые выпуски. К нам очень тепло относились в министерстве культуры. Когда мы приносили туда новый «Ералаш», собиралась вся редактура. Это очень важная деталь.
Одним из самых интересных моментов было, как мы с Александром Хмеликом рождали песню для «Ералаша». Сочинили простейшее стихотворение «Мальчишки и девчонки, а также их родители, веселые истории увидеть не хотите ли?». Композиторы разного уровня писали нам музыку. Нам больше всего понравился вариант, который написал Алексей Рыбников.
Я через пару минут общения вижу, будет этот ребенок работать или нет. И не ошибаюсь
Елена Камбурова записала песню детским голосом. Никто не ожидал, что Камбурова своим басом может петь детским голосочком. Записали, нам все очень понравилось! Прошло много лет, потребовалось песню переписать в цифровом формате. Но Камбурова к тому времени голос уже прокурила и не смогла песню спеть как когда-то.
Нашли тринадцатилетнего мальчика Сережу Лазарева, он замечательно все спел с одной девочкой. Теперь этот вариант песни живет и звучит перед показом новых серий.
Когда легче работалось? Однозначного ответа нет, в советское время были одни проблемы, сейчас – другие. Тогда меня заставляли работать только со штатными сотрудниками киностудии.
А сегодня деньги стоят во главе всего, это очень плохо. В советское время «Ералаш» принимал заместитель министра культуры СССР, сейчас я никого не могу уговорить посмотреть новые программы. Убивают фразой: «Что я, “Ералаш” не видал?» Просматривает восьмой редактор с пятого ряда. И все!
Трудно ли работать с детьми? Трудно найти тех, с кем легко работать. Я через пару минут общения вижу, будет этот ребенок работать или нет. И не ошибаюсь.
Грань похвалы
Был у меня такой период в жизни, когда я стал в глаза людям говорить все, что о них думаю. Запросто мог сказать человеку: «Ты негодяй» или «Ты подлец». Потом я, разругавшись вдребезги, начинал понимать, что так себя с людьми нельзя вести… Теперь больше никогда так не поступаю. Просто стараюсь не общаться с этим человеком.
Я знаю, что какая-то часть людей меня за что-то ненавидит. Я не знаю за что, но ненавидит…
Девяносто процентов моих коллег считают, что я занимаюсь абсолютной фигней, ерундой и вообще не достоин ничего. А то, что меня знают, узнают и любят, для многих просто возмутительно.
Был когда-то замечательный скандал какой-то, чиновник сказал Гурченко: «Людмила Марковна, как вы можете так жить? Вас же кроме народа никто не любит!»
Вот и меня тоже, кроме народа, никто не любит. Знаю, что от меня нос воротят режиссеры, которые считают себя великими, и организаторы всевозможных кинофестивалей, которые тоже считают себя большими мастерами кино.
Иногда бывают случаи страшно неловкие. Как-то мы летели из Благовещенска, ждали самолет, и все от скуки слонялись в аэропортовском буфете. Ко мне подходит пара – мужчина с женщиной – и говорят: «Мы вас так любим, так уважаем. Примите от нас килограмм икры, и вот вам бутылка коньяка!» Надо было видеть лица моих коллег, они меня чуть не убили. И таких историй у меня немало.
Но зато я с наслаждением звоню знакомым и говорю: «Видел тебя в последней роли, замечательно сыграл. Умница, мне так понравилось»; «Прочел интервью с тобой. Слушай, так здорово»; «Прочел твою книгу. Ты знаешь, очень приятно»; «Был у тебя на спектакле. Офигеть!»
Девяносто процентов моих коллег считают, что я занимаюсь абсолютной фигней, ерундой и вообще не достоин ничего
Когда к тебе бросается народ и благодарит – это одна история. Но когда твои коллеги говорят добрые слова – это иная грань похвалы и важности, она безмерно ценная и более редкая, чем комплименты от зрителей.
Понимаешь, человеческая природа такая. В ядре жизни эго, «я». Эти вечные: «Я тебе спою» – «Да подожди, я сам тебе спою»; «Ты послушай» – «Нет, ты послушай»; «Что мы все обо мне да обо мне. Давай о тебе. Ну, как ты ко мне относишься?»
Единых рецептов нет
Трудно ли жить с молодой женой? Мне потрясающе с ней, мы обогащаем друг друга взаимоотношениями, мне очень близко ее отношение к этой жизни. Она меня очень любит, поэтому у нас очень интересные, потрясающие отношения. Я счастлив, что, пройдя через всякие перипетии, я имею рядом абсолютно бескорыстного, нежнейшего человека. Учитывая, что мое здоровье дало совсем страшные трещины, она готова мне помогать во всем (речь идет о третьей жене Бориса Грачевского – Екатерине Белоцерковской – Прим. авт.). Мне уже трудно порой обходиться самому после всех операционных дел, которые произошли со мной.
Есть у меня одна боль: с дочкой от первого брака так и не наладились отношения. Уже двенадцатый год идет нашему необщению. Даже с бывшей женой бывают периоды общения, а с родным ребенком нет.
Мне очень больно, потому что я столько вложил в эту девочку до ее двадцати двух лет. Я за ней смотрел, двигал, помогал ей, направлял туда, где надо. Делал все, чтобы она как можно больше понимала в жизни. Если она мне позвонит и скажет три, всего три буквы: «пап», я тут же все брошу и прибегу к ней.
Конечно, ее в какой-то момент можно было понять. Все очень сложно, не хочется сейчас это все расковыривать. Это не только уход мой из семьи, все глубже и сложнее. Но я готов все забыть. Потому что возраст мой большой, любовь и уважение к ней остается. Скажу честно, мне страшновато, что я уже привык жить без дочки…
У меня есть маленькая дочка, ей всего четыре годика. Ответственно ли в немолодом возрасте рожать детей? Это трудный вопрос, ты залез в такие дебри… Конечно, поздновато заводить детей. Я должен ее довести хотя бы до взрослости. А какие гарантии, что я успею это сделать? Никаких. Но дите, которое у меня есть, с каждым днем взрослеет, и мне с ней все интересней и интересней…
Трагична ли разновозрастная любовь? Она разная. Я всегда ссылаюсь на своих отца и мачеху. Они прожили 25 лет в любви. Отца скоро 20 лет как нет, а мачеха на год моложе меня… Она до сих пор раз в неделю ходит к отцу на кладбище, и у нее никого после него не было. Единых рецептов в жизни нет и не будет никогда!
Я счастлив, что пройдя через всякие перипетии, я имею рядом абсолютно бескорыстного, нежнейшего человека
Люди рождаются, живут и уходят из этой жизни по-разному. Кто-то до смерти неисправимый оптимист и жизнелюб, кто-то нет. Мой отец к старости совсем разболелся, разворчался. Но он до последнего дня оставался мужчиной. Помню, лежал в больнице, был совсем слаб, а мне говорил: «Тут такие медсестры! Ты не представляешь, какие у них фигурки!»
Я видел разного отца – он сначала начал гордиться мной, потом стал ревновать немножко… Он же все-таки был артист. И я его прекрасно понимаю. И не осуждаю. Боже сохрани!
Папа, я еврей, что ли?
Били ли меня еврейским вопросом? Как это в этой стране меня могли этим не бить?! Били, конечно!
Поэтому я преклоняюсь перед Евгением Евтушенко за его строчку: «Еврейской крови нет в крови моей, но ненавистен злобой заскорузлой, я всем антисемитам как еврей, и потому я настоящий русский!»
Понимаете, у меня совершенно нет никаких еврейских наклонностей, я не делаю ничего национального. Мне это не интересно. Я по культуре высоко русский человек, который безумно любит русскую литературу, знает ее, обожает русскую культуру. Моя страна – Россия, со всеми ее потрохами и недостатками.
Но говорю как на духу: антисемитизм меня всегда ранил. Помню, когда впервые об это обжегся, был ошарашен и позвонил отцу: «Пап, я еврей, что ли?» «Т-с-с», – в ответ шепчет мне отец. У него мой вопрос сразу вызвал приступ страха.
Счастливый ли я человек? Наверное, больше да, чем нет. Другое дело, что меня это не останавливает. Мне хочется еще заглотить что-то неизведанное.
Стыдно, что я перестал читать книжки. Но иногда я бросаю все и читаю. И ухожу в какие-то бестселлеры, потому что мне интересно, что сегодня в мировой литературе рулит.
Вообще, код успеха – тайна великая и не раскрытая. Очень яркий пример этой тайны – Леонид Гайдай. Я представлял последнюю картину Гайдая в Доме кино. Вышел и сказал: «Вы все будете хвалиться, что жили в эпоху, когда снимал кино Гайдай». Готов и сегодня это повторить.
Лет через тридцать мат будет легализован
Сколько его доставали, сколько его ели поедом. Но я помню, когда его картины показывали в Доме кино, как тряслись от хохота самые известные и уважаемые кинематографисты. Какие овации они устраивали ему после того, как заканчивалось кино.
Почему я ругаюсь матом? Я тебе скажу такую странную вещь. Лет через тридцать мат будет легализован. Мы единственная страна в мире, в которой есть две морали. Но морали не может быть две, мораль бывает одна. Как в том анекдоте: «Тетя, у вас жопа грязная. – Нет такого слова! – Жопа есть, а слова нет?». Вот это удивительная вещь.
В Америке человеку, который будет говорить нецензурные слова, скажут: ну че ты такой грубый? И все. А не оштрафуют.
Если это язык, он язык. Если его нет, значит, его не может быть. Все эти фразы мерзопакостные – елки-палки, ёперный театр – это все же оттуда. От ханжества.
Я своим языком владею абсолютно спокойно. Когда я пишу сценарии или пишу стихи, это великий язык, это образный язык. Это потрясающий язык. И вот этот мат, к сожалению или к счастью, еще образнее, еще лаконичней и точней…
Живу с богом в себе
Я прошел через многих великих режиссеров, год с Шукшиным работал. Какой мой Шукшин? Он был удивительный человек. Он часто вынимал тетрадку и судорожно в ней что-то писал. У него что-то щелкало, и он писал эскизы к своим рассказам. Он был корневой самородок.
На моих глазах в кадре работают пять великих артистов. Все фальшивили, один Шукшин жил в кадре. Не играл, а жил. Из этой породы был и Иван Лапиков.
У всех свой путь. Я один раз видел уникальнейший случай. Перед самым Новым годом в Доме кино показывают картину «Ирония судьбы…», и весь зал забыл, что надо бегать, доставать огурцы, думать, где встречать Новый год и кто режет салат. После окончания картины все стояли, минут десять хлопали, не останавливаясь. И это при том, что художники очень ревнивы к успехам коллег. Больше триумфа, чем тот обвал аплодисментов в Доме кино, я не встречал.
Вообще, Эльдар Рязанов замечательно строил свое имя, обкладывая себя талантливыми людьми. Обладал потрясающим пиаром, как сейчас говорят, а характер у него был тяжелейший.
Художнику важна похвала от художника, которого ты ценишь и безмерно уважаешь. Мне такой бриллиантик оставил Сергей Михалков. Наша последняя встреча с Сергеем Владимировичем Михалковым была удивительна. Мы с ним встретились в Доме литераторов, он был старенький, ему было 93 года. Идет по коридору, еле-еле передвигает ноги. «Здравствуйте, Сергей Владимирович», – говорю я. «Здрав-ствуй-те!» – в своей манере отвечает он.
Мне все интересно – от Талмуда до Корана, я все в себя засасываю
Говорю загадочную фразу: «Сергей Владимирович, а флаг, который “Фитиль” поднял, “Ералаш” гордо несет дальше». Он фокусирует внимание, понимает, что это я, и говорит: «А “Ералаш” лучше “Фитиля”. Флаг вам в руки». В одной фразе какая простейшая, тончайшая вещь для меня. Иногда бывают слова, которые так западают куда-то глубоко и остаются в этой глубине навсегда.
От чего могу заплакать? От трех китов – это литература, живопись и классическая музыка.
Я в 45 лет понял, что умнее не стану. Это трудно понять, но я понял. Понял, что я свой мозг больше не обогащу, но могу делиться тем, что у меня есть. Как говорили древние: «Что оставил, то пропало, что отдал, то твое». Стараюсь отдавать.
Люблю повторять слова Иисуса: «Не кричи: “Я верую, я верую”, делай так, чтобы люди сказали: “Он верует”». Поэтому все остальное для меня – атрибутика. Кому-то она помогает, кто-то ею прикрывается.
Я никого не осуждаю, но живу с богом в себе. Агностик я или еще кто-то, но живу я так.
Я страшно любопытный человек. Раньше, когда ездил в метро, обожал наблюдать за людьми, слушать их разговоры. Это безумно интересное и полезное занятие. Мне все интересно – от Талмуда до Корана, я все в себя засасываю.
Не бегу, а степенно шагаю
Гормональное состояние в творчестве особенно сильно действует. Большая часть тех же режиссеров, с годами, к сожалению, сворачивает. Эльдар Александрович Рязанов – ярчайший пример тому – с возрастом его фильмы все больше и больше шли по убывающей. Все лучшее он сделал в расцвете своей «физики». Но бывают и исключения – Андрей Кончаловский с годами вдруг побежал и взлетел. Есть определенная часть людей, которая может свою гормональность протягивать до любого возраста.
Понимаешь, я сегодня по жизни уже не бегу, а степенно шагаю. Я сегодня по-настоящему влюблен в эту жизнь, мне она интересна как никогда раньше. Мне интересно все, что происходит. Я в свою жену очень влюблен. По-настоящему. Я буду ее безумно любить до конца своей жизни.
Был ли я уверен в том, что буду всегда любить свою первую жену? Да, когда первый раз женился, тоже был уверен, что однажды и навсегда. Но тогда мне был 21 год, и я с первой женой прожил 35 лет. Это срок.
У каждого душа своя, свой поворот в душе, своя резьба – совпало или не совпало. По-другому не бывает.
Я рассуждаю так: главное – не сколько тебе, а главное – как тебе. И еще: молодость всегда прекрасна, сколько бы тебе лет ни было.
Я не знаю, сколько мне лет. Меня вообще это не интересует. Чисто технически я знаю свой возраст, естественно. Но меня это не останавливает.
Знаешь, когда мне поставили тяжелый онкологический диагноз, я вдруг себя поймал на том, что я стал говорить, как Петя Ростов в «Войне и мире»: «Я же такой добрый, хороший человек, за что меня? За что?» Потом я свыкся с этим и сказал: «Надо бороться». И борюсь. В какой-то момент поймал себя на том, что умирать не страшно.
Главное – бороться
Есть ли что-то за чертой? А черт его знает. Не знаю. Легенд тьма на эту тему. Не хочу даже думать. Гениально сказал мой любимый писатель Милорад Павич. Он сказал: «Уши и нос растут при жизни. А волосы и имя – после смерти…»
Помнишь, как у Высоцкого: «Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним…» И мне уже тоже есть.
Я не знаю, сколько мне лет. Меня вообще это не интересует
Я тоже переживал, думаю: ну и на кой черт живу? Девяностые годы, страна развалилась. Кому я нужен? Зачем прожил, что я сделал? Я себя ловил на том, что я, как шукшинский герой из рассказа «Думы» – председатель колхоза, – который все время думал, что скажут на его похоронах.
Я тоже задавал себе вопросы типа: зачем я жил, что я сделал? Но потом все соединилось, и я стал понимать, мне есть, что спеть. Но мне хочется сделать как можно больше, чтобы мой след не исчез, как инверсионный след от самолета, чтобы осталось то, что я сделал…
Помнишь, как у Булгакова: «Рукописи не горят»? «Ералаши» мои не горят, они все живы. Хорошие, плохие, удачные, неудачные, но они живы.
От жизни хочу только сил. Сил для того, чтобы хватило на все. А их больше не становится. Недавно поймал себя на мысли, что я с наслаждением уезжаю на дачу, но только на два дня. И эти два дня я там ничего не делаю. Раньше такого ничегонеделания не было. Часы оттикивают свой ход, и ничего с этим не поделать. Это надо понимать и принимать благодарно.
Из биографии
Борис Грачевский, родился в 1949 году. Художественный руководитель детского киножурнала «Ералаш». Обладатель приза «Золотой Овен», двукратный обладатель «Золотого Остапа».
Автор сборника юмористических изречений «Идиотизмы».
Использованы фото с сайтов: www.uznayvse.ru, www.wday.ru, otvet.mail.ru, Tvoybro.com, Rostovgazeta.ru, Kino-teatr.net, Kudago.com, www.allwomens.ru, Tele.ru, Vpravda.ru, Dekabrist.net.
Источник новости: http://www.amur.info/column/yaroshenko/7701