Ровно десять лет назад закрылась последняя страница истории русского Харбина. Вместе с этой жительницей «русской Атлантиды» город-призрак канул в Лету.
Ровно десять лет назад закрылась последняя страница истории русского Харбина. Вместе с этой жительницей «русской Атлантиды» город-призрак канул в Лету.
Россией оплаканная и забытая
Она пережила весь свой город, похоронила всю свою эпоху, оплакала и проводила в последний путь всех близких, друзей и знакомых. Сама ушла из жизни на 97-м году земного бытия.
Судьба Ефросиньи Андреевны Никифоровой – штрафбат в чистом виде. Родилась на Архаринской земле, на станции Кундур. Ее отец строил амурскую железную дорогу. Потом, когда в нашей стране заметался революционный пожар, семья инженера-железнодорожника Никифорова, спасаясь от голода и обрушившегося хаоса жизни, бежала в Харбин.
Старшей из троих детей Фросе было 13 лет, а на дворе стоял багряный от кровавых сполохов 1923 год. Она окончила гимназию и высшие фармацевтические курсы, более пятидесяти лет проработала в городской аптеке.
Два ее младших брата решили вернуться в Советский Союз, оба прошли через многолетние тюремные сроки. Харбин – это было как контрреволюция… Ефросинья на родине была всего один раз: ездила в СССР в середине шестидесятых годов прошлого уже века.
Всю жизнь она прожила одна. Когда ее спрашивали, почему не создала семью, отвечала кратко: «Бог не дал…»
Последнее десятилетие ее большой жизни было особенно тяжелым: подкралась немощь, одной жить становилось все труднее и труднее.
За изгнанническую жизнь простите родину свою, за сломанную во многом судьбу и почти вековую чужбину простите всех
Прожив в Китае 83 года, она практически не знала китайского языка, не умела пользоваться палочками. Ее друзья и соотечественники постепенно разъехались и тихо поуходили в мир иной…
Она оставалась очень русской до последнего своего вздоха. Категорически отказывалась принимать китайское подданство, хотя с «поднебесным» паспортом ей жилось бы значительно легче.
Последний год жизни она была практически беспомощна, не могла выходить на улицу и себя обслуживать. Она катастрофически теряла зрение, и ее съедала онкология.
«Похоронили по-светлому…»
За полгода до смерти ей помогли найти русских сиделок. На зов о помощи откликнулась тогдашний вице-мэр Благовещенска Валентина Калита, не став делить людей на «наших» и не очень. Валентина Сергеевна помогла деньгами на проезд и визы для сиделок.
Крошечная каморка Ефросиньи засияла чистотой, варилась ее любимая манная каша, и была маленькая толика заботы и участия – того, чего она не видела практически всю свою вековую жизнь.
– Я очень боюсь, что меня кремируют, я же православная, хочу в земельку лечь, – часто говорила она.
Она умирала тяжело и мучительно, последний месяц жила в больнице на капельницах. Последний раз я видел ее за полторы недели до кончины. Говорить она уже не могла, а все слышала и, надеюсь, понимала. Сильно кричала, что-то силилась сказать, когда стал уходить… Так распорядилось небо, что ее смерть пришлась на те три дня в году, когда в Харбин приходит «Амурская осень».
Хоронили Ефросинью Андреевну теплым сентябрьским полднем на православном кладбище. Заупокойную литию прочитала инокиня Ольга (в миру актриса Ольга Гобзева), за упокой ее души молились Валентина Талызина и Нина Гребешкова.
Ефросинья на родине была всего один раз: ездила в СССР в середине шестидесятых годов прошлого уже века
Из кладбищенской часовни белая домовина с ее телом плыла на руках, накрытая вышитым рушником, который из Карпат привезла украинская актриса Раиса Недашковская. Гроб опустили в липкий суглинок – на русском клочке на Маньчжурской сопке стало одним крестом больше.
Простите нас, Ефросинья Андреевна, за то, что годами не стучались в дверь вашей каморки холеные посольские «борзые», за то, что нестерпимо тягостными неделями и месяцами не звучала в вашем доме родная русская речь. За изгнанническую жизнь простите родину свою, за сломанную во многом судьбу и почти вековую чужбину простите всех.
Последняя русская березка в гаоляновом поле, я Вас помню и за многое Вам благодарен.
Р. S. Спустя десять лет после ее ухода я пришел к дому, где жила последняя русская подданная старого Харбина. Его расселили, но еще не снесли. Старый дом стоял, как человек, который ждет своего последнего часа. Тихо и хмуро.
Два подслеповатых узеньких окошка Ефросиньи Андреевны смотрели на меня мутными стёклами. Их не тронуло время. Казалось, что сейчас распахнется створка окна, из которого выглянет седая Ефросинья и, как всегда, скажет: «Саш, заходи. Я тебя давно жду».
Но не распахнулась. И уже не распахнется никогда….
Источник новости: http://www.amur.info/column/yaroshenko/6796