Ведущий — Павел Савинкин:
Если бы в книгу рекордов Гиннеса вносили за многолетнюю творческую активность, за разнообразие жанров и за кураж, то фамилия композитора Александра ЖУРБИНА находилась бы на первой строчке. А на второй строчке… а на второй строчке, прямо скажу, никого бы и не было!
– Александр Борисович, если мы начнем перечислять все созданное Вами, то, боюсь, нашим зрителям и читателям пришлось бы довольствоваться только этим, потому что список был бы неполным. Я предлагаю начать «плясать от печки» – рок-опера «Орфей и Эвридика», даже не рок-опера, а song-опера. Что же это было за поветрие – в 70-х годах рок- и поп-музыканты вдруг обратились к таким большим формам. Примеров множество – мюзиклы «Hair», «Tommy», «Jesus Christ – super star» и вот «Орфей и Эвридика». Это был Ваш «ответ Керзону»?
– В каком-то смысле, да. Я никогда не скрывал того, что я написал эту оперу под влиянием Эндрю Ллойда Вебера. Конечно, сначала было то, что Вы сейчас назвали, плюс еще несколько разных названий других западных рок-опер. Они пришли к нам, мы увлеченно их слушали, и я, безусловно, очень хотел написать что-то в этом роде. Но многие темы были у нас запрещены, нельзя было писать о религии, эротике, рок-н-ролле – ничего было нельзя.
| «Мы тогда были советскими людьми и при желании могли найти лазейку» |  |
||
– А кровь бурлила?
– Да, кровь бурлила. Все мы тогда были советскими людьми и при желании могли найти лазейку. Мы нашли сюжет из древнегреческой мифологии – это было можно, – вместо рок-оперы мы назвали это song-оперой (это тоже было можно), и вместо эротики у нас была любовь.
– И все-таки, это было начало 70-х годов – время лозунгов «Даешь», время романтизации Великой октябрьской социалистической революции, приближающее 30-летие Победы, несомненные успехи в космосе, начало строительства БАМа – и вдруг почему-то античный сюжет. Неужели не было других вариантов? Например, о строителях магистрали?
– Действительно, рассматривались и такие варианты. Мы понимали, что нужно написать что-то «проходимое», ведь термин «проходимость» тогда был очень важным. Были даже такие варианты как рок-опера «Павка Корчагин», «Данко». Помнится, я даже начинал оперу про Данко по Горькому, но понял, что это – не то. После мы пришли к тому, что главной темой должна быть колоссальная любовная история и к тому же должен быть сюжет, построенный вокруг музыки. А тут как счастье – ведь Орфей певец! Естественно, никому не надо объяснять, почему он поет. Мы бросились в это дело – быстро написали, быстро поставили и были абсолютно уверены в том, что это запретят.
– Тогда еще раз о времени. Время, когда выслали Солженицына; время, когда шла «охота на ведьм», на диссидентов, в общем, время чудовищного застоя. Каким образом Вы добрались до постановки, как это было позволено?
– Это было какое-то чудо. Начнем с того, что это было в Ленинграде, в котором была особенно тяжелая реакция. Там был такой Григорий Васильевич Романов, который, как мы помним, тогда претендовал на место первого генсека. Он был очень суровый. Изгонял, запрещал спектакли, книги – ничего было нельзя.
– Он мог запросто Вас послать в психушку.
– Легко. Но тут произошло чудо. Был худсовет по этой опере, и мы были уверены, что этим худсоветом все и закончится – все запретят. Но пришел Андрей Павлович Петров, замечательный, светлый человек, которому я очень благодарен (поясню нашей аудитории, что он был известным композитором, недавно ушел из жизни), пришел Константин Сергеев, муж Улановой, пришли еще несколько человек, и они убедили этих обкомовских и райкомовских деятелей в том, что постановку нужно разрешить.
| «Пластинки не записывали, потому что опера встретила сильное идеологическое сопротивление» | |
||
– Вся страна хотела увидеть и услышать, ведь такой успех! Я помню, были такие журнальчики «Кругозор» с синими ломкими пластинками – заслушивались. Почему не записывали пластинки?
– Это тоже была интересная история. Пластинки не записывали, потому что все-таки опера встретила сильное идеологическое сопротивление на разных пленумах. На этих идеологических пленумах, я, естественно, не присутствовал, но знаю, что одним из «судей» был уважаемый композитор Дмитрий Борисович Кабалевский. Он утверждал, что эта опера разлагает молодежь и поэтому ее нужно запретить. Он был очень против.
– Зато он написал «То березка, то рябина, куст ракиты над рекой».
– Да, и за это ему все прощается (смеется). Но тем не менее, он очень боролся, и поэтому оперу не разрешали. И на диски не записывали. С премьеры прошло уже три года – в 1978 году пластинки все еще не было. И тогда мне посоветовали: «Напиши письмо в ЦК КПСС». Я никогда в жизни не писал письма в ЦК КПСС, но тогда был такой Михаил Васильевич Земянин – идеологический босс. Я пишу ему письмо: «уважаемый Михаил Васильевич, вот моя опера… какие-то люди не пускают, а это, мол, наше национальное достояние» и прочее, и прочее – пишу всякие слова идеологические. Запечатываю конверт, кладу его в ящик – все. Два дня тишины, потом раздается звонок из фирмы «Мелодия»: «Александр Борисович, а почему Вы не приходите оперу записывать?! Мы уже готовы записать фонограмму». Я был потрясен. Вот так это работало.
– Весь меломанский мир называл все те мюзиклы, которые мы перечислили, называл «рок-операми». А откуда возникло название «song-опера»? И еще вопрос: нет ли в этом параллели с «Трехгрошовой оперой»?
– Безусловно, есть. Дело в том, что в этой опере действительно были такие «сонги», которые вставлялись в середину действия – такой прием отстранения. Артисты выходили на сцену и комментировали то, что они сейчас играли. Вместе с нашим либреттистом Юрием Демидовым, мы использовали теорию драматурга-антифашиста Бертольда Брехта. Подчеркиваю – антифашиста! Казалось бы, причем тут антифашисты, но тогда это было важно! Перед началом спектакля выходил человек и объявлял: «В спектакле использованы принципы драматурга-антифашиста, и т.д.», то все местные начальники как-то…
– Тухли?
– Да, мол, антифашист – что ты с ним сделаешь. И это как-то проходило.
| «”Орфея и Эвридику” мы быстро написали, быстро поставили и были абсолютно уверены в том, что это запретят» | |
||
– Вот теперь о Вас, но с упоминанием другой фамилии. Эндрю Ллойд Вебер, нами уже сегодня упомянутый, в 20 с небольшим лет «сел на своего конька» и теперь постоянно эксплуатирует выбранный им в свое время жанр. С бóльшим или меньшим успехом он пишет и ставит мюзиклы. Что это – узость творческого процесса или же наоборот, плодотворная разработка темы?
– Это и то, и другое. Эндрю Ллойд Вебер до того, как написать «Иисус Христос – суперзвезда» написал «Иосиф» – знаменитый мюзикл, популярность которого сейчас больше, чем у «Иисуса». Действительно, с тех пор он пишет только мюзиклы. Правда, один раз он отклонился от избранного пути и написал «Реквием». Если я позволю себе себя же с ним сравнивать, то я, в отличие от него, за это время написал 40 мюзиклов. Он написал всего 16 мюзиклов. Но у него гонорары совсем другие (смеется). Но помимо того, что я написал мюзиклы, несколько опер, несколько балетов, но я еще написал огромное количество киномузыки и песен. Я горжусь тем, что я написал огромное количество так называемой академической музыки – симфонии, квартеты, сонаты, оратории, – этого Вебер никогда не писал. Так что в этом смысле я его количественно превзошел.
– Огромное Вам спасибо, Александр Борисович. Прямо скажу, я благодарен судьбе за то, что она дарит мне встречи с такими людьми, как Вы. Радости Вам, солнечности, творчества! Я был очень рад с Вами пообщаться.
– Спасибо. Привет городу Благовещенску, который мне очень нравится. Мне здесь очень хорошо.
У нас в гостях был Александр Журбин, прекраснейший композитор.
Источник новости: http://www.amur.info/easy/2008/09/30/1134.html