Ведущий — Павел Савинкин:
Пожалуй, не ошибусь, сказав, что у меня в гостях философ – художник Наталья ФОМИНА. Если вы не знакомы с ее творчеством, то у вас есть еще возможность поговорить с ее работами в нашем музее. Я не оговорился, именно поговорить – картины Натальи тонкие, умные, немного едкие, но все время сочувствующие. Смотришь на картину, а кажется, что заглядываешь в себя, и думаешь, не сфальшивил ли.
– В нашем городе устоявшихся живописных традиций вы – некий возмутитель спокойствия. Вам комфортно, вам позволяется?
– Не сказала бы.
– То есть на вас все-таки как-то давят – окружающая среда или старшие коллеги?
– Окружающая среда в лице старших коллег.
– Почему получается так: в школе учат рисовать правильно, то есть на дереве – ветки, а на небе – облака. Я немного утрирую, но в принципе где-то так. А вот из учеников из кого-то получается правильный традиционный пейзажист, а из кого-то – Наталья Фомина. Как так происходит?
– Судьба.
– Сейчас модно давать название тому, в чем себя проявляешь. Вы давали название той манере, стилю, в котором работаете? И что это, манера или стиль?
– Я реалист. Но, правда, в последнее время мнение окружающих стало проглядывать. На самом деле я вообще не даю никакую оценку своим работам, потому что это уже другая профессия, оценку давать. Художник что-то делает, а оценивает кто-то другой. Художник может оценивать только с точки зрения верно либо не верно он это сделал, правильно или не правильно в соответствии со своими установками.
– Где черпаете свои сюжеты?
– Да везде.
– Если из книг, то какая лежит на вашем столе?
– И из книг в том числе. Сейчас лежит «Малая проза» Венечки Ерофеева.
– Кто тот автор, оказавший на вас влияние?
– Это все громкие слова. А что-то личное стараешься прятать. Но я скажу, что в свое время меня восхитила линия Обри Бердслея. Не тема его работ, даже не стиль модерна, кстати, это очень липкий стиль, который к молодым душам прилипает очень тесно. Может быть, и ко мне прилип, но я очень не люблю слащавости, иногда из-за этого кажусь немного резкой, правдивой.
– Есть в этом некая нарочитость, вы специально не хотите казаться слащавой, или просто я пишу так, как пишу?
– Нет, у меня есть и какие-то сентиментальные привычки. Скорее, это несколько поза. Должна же быть какая-то поза. Я вообще люблю актеров и считаю эту профессию уважаемой, так как в жизни мы все актеры, так или иначе, а эти люди делают это профессией, то есть им вдвойне сложнее. Где они актеры – там или в нашей жизни?! Поэтому насчет поз я никогда не комплексую. Главное – уметь их отделять от себя либо принимать как часть себя.
– В нашем Союзе художников вы руководите секцией молодых творцов.
– Это сильно сказано, что руковожу.
| «Я считаю, что не очень вежливо, конечно, со стороны автора делать непонятные работы, но иногда просто нет другого выхода» |  |
||
– Тем не менее это так называется. Давно ли эта секция существует, смысл ее существования? Это противовес секции старых художников?
– Нет, это очень естественный процесс. То есть подросло поколение художников, которые заявили о себе именно как о художниках, и им очень хочется выставляться, потому что необходим диалог со зрителем. Они никак не связаны ни стилем, ни манерой работы. Единственное, чем они связаны – местом и временем. Поэтому наши выставки и грешат немного излишней разноплановостью. Обычно зритель уходит весь взъерошенный.
– Может быть, не разноплановостью, а творческой индивидуальностью, и в этом нет ничего плохого?
– Да, можно и так сказать. То есть это собрание индивидуальных достижений и заблуждений.
– Вы принимали участие в московской выставке молодых художников. Это дежурное мероприятие для галочки чьих-то чиновников, или это серьезная учеба с критикой, анализом творчества?
– К сожалению, ближе к первому, хотя и часть второго, безусловно, присутствовала. Когда мы узнали о выставке молодых художников, для нас ключевым словом было «молодых». А мы же молодые, мы по себе судим, и мы повезли свое трепещущее чувство в виде работ. Выставка же на самом деле была очень даже академическая. Ее устроители хотели показать новое поколение, и как оно развило традиции старших. Им не нужен был авангард и что попало.
– Как приняли ваши работы?
– На самом деле там все было быстро. Наши работы приняли, я думаю, нормально. У них перед глазами прошли десятки подобных, и у них была задача – либо они принимают, либо нет. Конкретно про мои работы сказали: «Это что, карикатура из “Крокодила”?»
– Часто просят разъяснить смысл?
– Да.
– Так много вокруг людей, которые не понимают? Зачем объяснять творчество?
– А если не до конца понятно?! Тут все дело в контексте. На самом деле я считаю, что не очень вежливо, конечно, со стороны автора делать непонятные работы, но иногда просто нет другого выхода. Ну, если не совпал тот опыт, который у него есть с опытом зрителя, и у зрителя, естественно, появляются вопросы.
– Да лучше тогда их не называть. Если я не знаком, например, с Пикассо, я же не могу спросить, о чем работа. Я только воспринимаю или не воспринимаю, совпало или нет.
– Почему, можете спросить.
– Вас обижает непонимание окружающих?
– Нет, меня вообще ничего не обижает.
– Вы согласны с мнением Генриха Гейне, что для творчества нужны одиночество и голод, художник должен быть голодным?
– Да.
– Почему?
– Потому что, может быть, я еще не стала зрелым художником, который понимает, что это не так. Да, я считаю, что должна быть некая взъерошенность чувств, вот эта натянутость. Как можно играть на гитаре, если у нее струны расслаблены? Их надо натянуть, правда?
– Вы пишите стихи? у меня такое ощущение, что да.
– Сейчас уже нет, но раньше писала.
– Я желаю, чтобы вы не попали в струю, обойму, чтобы вы не растворились. У вас свой путь, Путь с большой буквы. Пускай у вас будут тернии. Дай бог, чтобы вы их преодолели. Я искренне желаю вам удачи. Мне очень нравятся ваши работы.
У нас в гостях была замечательный художник-философ Наталья Фомина.
Источник новости: http://www.amur.info/easy/2008/04/18/1008.html