Ведущая — Эльвира Оверченко:
Какие странные, однако, люди живут среди нас. Ходят по улицам, улыбаются, иногда мечтательно смотрят в небо, а иногда пристально – в лица бегущих мимо прохожих. Потом они достают из кармана какой-то листочек и что-то на нем пишут, а потом из этих листочков может родиться книга.
Один из таких людей – мой гость Евгений ЕРЁМИН.
– Не знаю, как тебя сейчас представить. Когда три года назад ты был у нас в студии, это звучало так: бард, поэт и неформал. Теперь ты бард, поэт и аспирант кафедры литературы педагогического университета. Ты так изменился. Что случилось?
– Меня пригласили работать в педуниверситет, и вдруг, махом, прекратился период рекламно-съемочный, дизайнерский. У меня бывают такие «перекрестки», «вывихи», потом этот «вывих» вправляется. Это всегда связано со школой, с образованием. И вот это было одно из вправлений некоего «вывиха». Я просто понял: надо соглашаться. Почему так понял, я не знаю.
– «Вывих» вправился, ты теперь аспирант?
– Когда я окончил Благовещенский техникум советской торговли… Это был конкретный «вывих». Я же должен был пойти на худграф, ведь все свое детство мнил себя художником. Я рисовал, рисовал, рисовал все: собак, лошадей, спартанцев. Но стучала в дверь армия. И папа мне сказал: «Если ты там будешь просто художником, тебя убьют. Тебе надо быть в хорошем месте, достойном. На кухне. У тебя дед был повар, все по мужской линии что-то умеют делать. Тебе надо быть поваром».
| «Папа мне сказал: “Если ты там будешь просто художником, тебя убьют. Тебе надо быть в хорошем месте, достойном. На кухне”» |  |
||
– И ты поработал?
– Конечно. Я повар пятого разряда. Даже работал в ресторане «Амур», стоял на заказных блюдах: пельмени в горшочках, салаты. Я это все умею, но скорость не выдерживал. Начинаются сыпаться какие-то стихи.
– Какие предметы ты преподаешь?
– В прошлом году преподавал много дисциплин. Но в этом году я аспирант, а аспиранту нельзя вести полторы ставки. Я преподаю историю русской литературы, русскую литературу и культуру.
– Мы начали разговор с того, что пишешь стихи. Ты говорил, что они из меня льются, падают, и если я не записал сейчас, все – он ушел, растворился, и его нет. Сейчас так?
– Да, сейчас так. Но изменился темп, ритм жизни. Ты идешь где-то или приходишь домой, и тебя настигает некая волна, и некий хронотоп меняется. Ты нигде. Ты в каком-то таком месте, где можно заниматься только этим. Все остальное выключается, и начинается гармоническое, комфортное состояние. Начинают прорисовываться какие-то вещи, целыми строчками или какими-то образами:
Просыпав вдруг пакетик с перцем.
И все летит, летит, летит
Земля сквозь снег,
А снег сквозь сердце.
– Ты страшный любитель вторсырья…
– Не то что страшный, а ужасный.
– …потому что стихи – на чеках, на каких-то бумажках, не салфетках..
– Понимаешь, это настигает. Это может настигнуть в поликлинике. Например, есть у тебя направление на кровь – пишешь, или выходишь из магазина… Чеки вообще идеальная вещь.
– Для записи стихов?
– Да, для моностихов. Что есть эти чеки? Вот это общество потребления. Все это в магазинах, аптеках, парикмахерских, ателье. И везде эти чеки. А чеки – это как тень денег. Вот на этих чеках пишешь стишки.
| «Ты идешь где-то или приходишь домой, и тебя настигает некая волна, и ты в каком-то таком месте, где можно заниматься только этим. Все остальное выключается, и какие-то вещи начинают прорисовываться целыми строчками или какими-то образами» | |
||
– Сколько у тебя таких бумажек, готовых к тому, чтобы ты собрал и издал?
– Около сорока четверостиший, одностиший. Они выстроились в какую-то концепцию и начали сыпаться каждый день, иногда по десять моностихов. Что бы я ни делал, они появляются.
– Вот это будет открывать: «Жили где-то везде, гадали на листьях снега»?
– Да. Я думаю, да. Я отослал своему другу – музыканту группы «Зерна», и он сказал: «Жека, это же про нас – “жили где-то везде”. Я вспомнил это все»
– У тебя такой филологический выпендреж в стихах, как мне кажется. Например, кто автор «идеи снега» или «падал древнерусский снег»? Ты специально так заворачиваешь, или это само так приходит?
– «Падал древнерусский снег» – это я пошел к тете, у которой деревянный дом, возить воду. И вот я качу, а он падает. И я понимаю, что он падает не советский, не сегодняшний. Он как шел от Рождества Христова, и он не меняется. Это мы меняемся, а он неизменный. Он всегда такой будет. Он же не будет обманывать друга, на жену кричать.
– Евгений, ты стал какой-то взрослый, серьезный. Куда делось все панковское, неформальное?
– Я думаю, это где-то рядом. На самом деле это никуда не делось. Что значит панковское? Если говорить, что это паясничание, клоунада… Я как-то присутствовал на собрании молодых в кинотеатре «Харбин». Там ребята сидели с гребнями, и один говорит: «Я столько-то забрил девчонок, столько-то наколок девчонкам сделал». А я думал: 2006-й! Быть панком совсем несложно. Ты приходишь в магазин, покупаешь майку за много денег, покупаешь бритвочку, вешаешь ее, берешь у мамы деньги или зарабатываешь сам и покупаешь драные штаны. Абсурд! Сама панковская идея довелось до абсурда. На этом сейчас все делают деньги. А как мы панковали? Мы же панковали совсем по-другому. Носишь джинсы. Разумеется, они в дырах, но эти дыры аутентичные дыры. Это не дыры, купленные задорого.
Я думаю, что сейчас панк – это человек, который читает Достоевского, знает наизусть Пушкина, ходит в храм, помогает родителям и сочиняет лирические стихи. Непременно, обязательно.
– Когда книжка появится? Если все получится, когда она будет? Есть какие-то конкретные сроки?
– Я думаю, нет. На самом деле она уже есть. Она у многих людей вот в этих листочках. Хорошо бы, конечно, это поддержать, но как срастется.
Некоторые четверостишия сразу идут с музыкой. И если раньше надо было грузиться – припев, три куплета, то сейчас они идут четыре строчки, музыка, и все. Это даже не песни, а стихи с музыкой:
| «Сейчас панк – это человек, который читает Достоевского, знает наизусть Пушкина, ходит в храм, помогает родителям и обязательно сочиняет лирические стихи» | |
||
А он глядит в телевизор.
И даже писатель не знает,
С какой страницы
Начнутся сюрпризы.
Или вот еще одна зарисовка:
Что тише слезы.
Я не мог его запомнить –
Так бывает во сне.
Только как-то заколдовано
Качнулись весы…
На ладонь легло письмо.
В нем снег.
– Спасибо за беседу. Мой гость – человек совершенно неформатный, поэт и очень серьезный мужчина аспирант кафедры литературы БГПУ Евгений Ерёмин.
Источник новости: http://www.amur.info/easy/2007/11/14/901.html