«Из-за ожогов на войне потом полулысым ходил»

Как амурчане пытаются разыскивать сведения о своих отцах-фронтовиках?

2 сентября отмечалась очередная годовщина окончания Второй мировой войны. Поколение фронтовиков тает на глазах, и нужно спешить расспросить обо всём, что они помнят из тех событий. Ведь потомкам в дальнейшем будет очень трудно восстанавливать прошлое.

Два папы

О поиске сведений о своём отце-фронтовике Степане Аистове благовещенка Валентина Рыжкова задумалась уже на склоне лет. Но лучше же поздно, чем никогда!

Конечно, своего родителя Валентина Степановна не помнит – ей лишь три годика было, когда он ушёл на фронт.

Аистов – отец, которого Валентина Рыжкова не знала.

Фото из архива героини

– Всё, что я знала со слов моей матери, Анны Власовны: хорошим человеком отец был, до войны работал в кондитерке, потом на флоте служил, – рассказывает Рыжкова. – Вот пара фотографий его с матерью – всё… У мамы первый муж умер, от него моя старшая сестра была, Степан Емельянович её удочерил сразу. А я – уже аистовская… У отца моего родня большая была – с десяток братьев и сестёр. Но когда стало известно о его гибели, эта родня прибежала к нам, разобрали все отцовские вещи, а маме сказали: «Живи, как хочешь, мы тебя не знаем». Ну и жили. Своими силами получили через суд в 1948 г. свидетельство о смерти отца, чтобы за него пенсию выхлопотать: похоронки-то так и не было…

Можно сказать, сердце всколыхнулось, когда Валентине Степановне случайно попался в одной из областных газет список погибших на фронте амурчан – тогда ещё и речи не было о Книгах памяти. «Аистов Степан Емельянович, 1909 года рождения, призван благовещенским ГВК в 1942 г., рядовой, погиб в 1943 г., 36 лет» – первая скупая информация о военном прошлом отца.

Пока всё, что удалось узнать Валентине Степановне, это то, что погиб её отец ориентировочно под Сталинградом. В этом году благовещенка подала заявку на поиск сведений – остаётся только ждать.

– Был у меня и ещё один папа-фронтовик – Андрей Виноградов, который нас вырастил и выучил. Ни разу не видела его пьяным, не слышала мата от него – настоящий отец! – с гордостью говорит Рыжкова. – Ещё война была, солдаты какой-то части в Благовещенске были на постое в здании недалеко от нашего домишки. Тогда мама и познакомилась с Виноградовым. Один раз он у нас был, потом солдаты отбыли. Прошло некоторое время – получаем посылку с вещами. Мы тогда подумали, что это от папы Степана… А уже после войны Андрей Андреевич пришёл к нам прямо с вокзала. У него семья была, он сначала к ним поехал, а там уже муж новый. Виноградов развернулся – и к нам. Говорит матери моей: «У тебя нет мужа, а детям отец нужен» – нас у мамы трое было. Так и стали жить. Очень был хорошим человеком, после войны трудился в стройчасти УВД, часто работал с заключёнными, которые его очень уважали. И мы его всей семьёй хоронили, когда его не стало… Так что было у меня, считайте, два отца-фронтовика, но о военной жизни обоих я не знаю – второй папа сам об этом не распространялся.

Смутно Валентина Степановна помнит, как в их дом в сентябре 1945 г. незнакомый солдат принёс весть о гибели её дяди, мужа родной сестры Анны Власовны – Николая Ивановича Сячина. Дядя погиб в конце августа 1945-го в войне с Японией. Были они в бою с другом. «Мы шли в атаку, Николая ранило, он упал, я наклонился над ним, и он сказал: «Вот адрес – приедешь, сообщи нашим, что мне конец». В том бою очень много наших убило. Тело Николая я после боя нашёл и самолично положил в братскую могилу», – вот что тогда рассказал этот солдат.

О дяде Рыжковой – Николае Сячине – известно лишь место захоронения на китайском берегу. Фото из архива героини

– Амурские поисковики собирали сведения о погибших в той войне, я с ними связывалась, – продолжает Валентина Степановна. – Первый памятник павшим был в Хэйхэ, а теперь его перенесли за 80 км в Суньу. Сперва были разговоры о Книге памяти отдельно по японской войне, но теперь говорят, что вряд ли – мало средств, некому заниматься…Вот интересно отношение к памяти: моя мама, оказывается, хранила каждую бумажку, которая проходила через её руки. Разбирая бумаги после её смерти, я нашла свидетельство о рождении моего отца – ещё церковная метрика! А вот родная сестра моей мамы, жена погибшего дяди Николая, все свои архивы сожгла, заявив детям своим: «Вам это не нужно»… И вот сегодня у дяди Николая осталась самая старшая внучка, которая недавно тоже ходила в архив заполнять заявку, чтобы тоже хоть что-то узнать о погибшем Сячине.

Была ли зарплата?

Так же случайно и недавно подобное открытие о военном прошлом своего отца сделал благовещенец Виктор Розвезев.

– В 2017 г. я стал заниматься установкой нового памятника на могиле отца, умершего ещё в 1967-м, – рассказывает читатель. – Николай Иванович с 1946 г. работал на ремонтно-механическом заводе «Спецэлеватормельмаш» модельщиком по литью. Заслуженным был работником, его завод и хоронил. Но это кладбище старое, там настолько всё заросло – не пробьёшься. И мы пытались как-то сговориться с заводом, чтобы могилу отца подправить. Как вдруг я нахожу газету с описанием подвига танкиста Розвезева, а также его заявление в управление полевого учреждения в Госбанке СССР о возврате военного вклада (речь идёт о вкладных книжках, на которые во время Великой Отечественной бойцам ежемесячно начисляли денежное довольствие. – Ред.) на 1200 рублей – серьёзные по тем временам деньги. И я вспомнил, что в конце 50-х отец строил новый дом, брал кредит. Почему же фронтовик не получил деньги по вкладу за ордена и победу, а строил за свой счёт? Он и так никаких привилегий, выплат не имел.

На запрос Виктора Николаевича в Минобороны РФ ответили, что раздаточных ведомостей на выдачу денежного содержания личному составу танковой бригады, где служил гвардии старший сержант Розвезев, в архиве нет. Посоветовали написать в Центральный банк РФ, полевое учреждение «Красноармейское». Мучительно долго ждали ответа, в итоге: «У Розвезева никаких денег не было».

– Как это?! – возмущается благовещенец. – Я слышал, за сбитые танки во время войны платили до 500 рублей. Мой отец служил в армии с 1939 по 1946 г. Награждён боевыми медалями и орденами. И меня уверяют, что ему не платили за службу?.. Я обращался к депутатам, они вообще начали: «Зачем тебе? Столько лет прошло. И что ты хочешь делать с этими деньгами?» А я на них памятник на могиле отца отремонтирую!.. Недавно по запросу выдали мне информацию, что Николай Иванович дважды избирался депутатом горсовета. Приняв во внимание и эти сведения, облвоенкомат пообещал продолжить поиски утерянной вкладной книжки.

Увы, скупы и у Виктора Николаевича сведения о военном прошлом его родителя – радиста-пулемётчика 1-го танкового батальона 37-й гвардейской танковой Никопольской Краснознамённой бригады (сформирована в мае 1943 г.) гвардейского механизированного Николаевского корпуса. Неохотно фронтовики вспоминали те годы…

Перед тем как попасть в танкисты, Николай Розвезев был пехотинцем. В 1941-м под Москвой их полк разбили в щепки. Оставшимся в живых предложили пойти на курсы танкистов. Так в этих рядах и ломал войну. Дошёл до Праги, был серьёзно ранен в руку в уличном бою, так что Победу встретил в госпитале. Награждён медалями «За отвагу», за взятие Будапешта и Вены, орденами Красной Звезды, Красного Знамени, Отечественной войны 2-й степени.

Вот под Будапештом, в 1944-м, как считал сам Николай Иванович, скорее всего и потерялась его вкладная книжка. Те события описаны в наградном листе: в период боёв бесперебойно держал связь с командиром роты и командирами машин (будучи раненым), что обеспечило успех взводу и экипажу. Танк Розвезева без командира и заряжающего уничтожал, тем не менее, вражескую технику, солдат, склад с боеприпасами. Во время боя советский танк был подбит и загорелся. Экипаж, отводя машину в укрытие, ещё умудрился подбить 2 «тигра». Сам Розвезев уничтожил из пулемёта 30 солдат и офицеров противника.

– Хлебнул, в общем, – продолжает Виктор Николаевич. – Рассказывал, что на Украине горел в танке (из-за ожогов потом всю оставшуюся жизнь полулысым ходил), потом тащил своего раненого товарища 5 км до госпиталя. Во время налёта фашистской авиации при форсировании Днепра в танке тонул. Говорил, непонятно, как жив остался. Но всё равно мало, страшно мало, к сожалению, я о нём знал…