«Соколики мои»: как отец с того света передал «привет»

И к чему приводит резкое желание включить ночью телевизор

Приближается очередной День памяти и скорби – 22 июня, день начала Великой Отечественной войны. Как известно, в ней приняли участие свыше 100 тысяч амурчан.

В преддверии этой даты в редакцию обратился наш читатель из Благовещенска Сергей Нифашев:

– Года четыре назад со мной произошёл удивительный случай. Совпадение, и настолько мистическое, что мне, убеждённому атеисту, захотелось поверить в загробный мир. По всем признакам мой покойный отец, фронтовик, с того света подал некий знак, сигнал… Но сначала вступление.

Услышал в кино

По семейным праздникам и просто во всякого рода застольях – и это одно из самых ярких моих детских воспоминаний – отец, Нифашев Олег Фёдорович, брал гитару и пел. Репертуар – городские романсы, танго 30-х годов и прочие популярные в то время напевы. Звучало и полковое самодеятельное творчество военных лет (войну Олег Фёдорович прошёл в авиации – истребителем, стрелком-радистом на бомбардировщике). Например:

Много летали мы, много ломали мы,

Одна старушечка совет дала:

«Соколики мои, с газочком подводи,

Пониже подспущай, потом сажай».

Или:

Эх, крепки, ребята, «ястребки»!

С «мессершмитом» справится любой.

Ты налей нам жарко, фронтовая чарка,

Послезавтра снова в бой.

Или:

Я влюблён в шофёршу нежно, робко,

Ей в подарок от меня коробка,

А в коробке, например, манто вам

И стихи поэта Лермонтова.

…И таинственная эта «шофёрша» крепко врезалась мне в память. А много позже отец рассказал мне предысторию этой песни. Передаю от первого лица – как сам слышал:

Кадр из кинофильма “Торпедоносцы”

«Стояли мы в московской зоне ПВО. Я тогда летал на И-16. Из боёв почти не выходили: короткий отдых – и снова вылет.

И служил у нас в полку некто, кажется, Тихонов – не то лётчик, не то авиатехник. До войны он где-то в «глубинке» был известен как поэт и композитор. И на войне этот человек своё творчество не прекратил: писал песни и сам их пел под гитару. Пел о нашей жизни, наших делах – обо всём, что нас волновало. Потом в служебной круговерти потерял я след того самого Тихонова. Думал, навсегда.

Кончилась война, и прошла целая жизнь, вплоть до нынешних времён. Смотрю как-то по телевизору фильм «Торпедоносцы» о боевых действиях лётчиков полярной авиации и вдруг слышу знакомую мелодию. Идёт строй морских лётчиков и поёт про «шофёршу». Песню нашего однополчанина Тихонова!

И обрадовался я, и грустью повеяло. Здорово, конечно, что не пропало полковое самодеятельное творчество. Бродила, видимо, песня по лётным частям как безымянный солдатский фольклор, пока её не обнаружили авторы фильма.

С другой же стороны… Вот, говорят, «народное творчество». Мол, всплеснулось в массах нечто напевное, которое потом по заветным блокнотикам разошлось. Но «массы» сочинять не могут! Не бывает и такого: музыка, скажем, Союза композиторов, слова – Союза писателей… Творчество – оно всегда индивидуально. И было бы в высшей степени справедливо не оставлять прозвучавшую в фильме народную лирику и дальше безымянной. Также считаю очень правильным составление Книги памяти, где были бы поимённо названы все участники той страшной битвы с фашизмом. Уникальное, героическое наше поколение!..»

«Звонок» ночью

Прошло ещё много лет, отец ушёл в вечность. И вот – та самая мистика, о которой я говорил в самом начале: внезапно открылись глаза. Темень. Включаю прикроватную лампу, гляжу на часы: ровно два ночи. А сна почему-то ни в одном глазу!

Прохожу в гостиную, от нечего делать включаю телевизор. Изображение ещё не проявилось, а из динамика (приглушённо, конечно) звучит отцовская «шофёрша»! Потом выплыла картинка – кадры из «Торпедоносцев».

Итак, думаю, что-то пробудило меня, завело в гостиную, заставило включить телевизор именно в этот момент. Ни раньше ни позже. Не вчера, не завтра, а сегодня. Для того, видимо, чтобы я увидел именно тот фрагмент «Торпедоносцев», который когда-то так взволновал моего отца…

Далее взялся я на старости лет осваивать интернет. И вот в поиске набираю строчку: «Я влюблён в шофёршу нежно, робко». Оказалось, песня широко известна! Настолько, что написана масса вариантов и подражаний. Автор – Юрий Иофе, который действительно в годы войны служил в авиации. Иофе, вообще говоря, несколько созвучно отцовскому Тихонов… Вспомним же, уважаемые, о наших отцах, дедах, прадедах. Не об этом ли из вечности мне «позвонил» отец?

Подчеркну: песня – душа народа, и через неё приобщаешься к тем, кого она волновала много лет назад – те же мысли, чувства, переживания…

А теперь – сама «шофёрша»:

Мы уже расселись по машинам,

На прощанье, Женя, помаши нам,

И пройдёмся мы с тобой до сада,

Чтоб развеялась в груди досада.

А в саду том соловьи да вишни.

Мы припомним о любви давнишней,

Как бродили мы с тобой до вечера,

Говорили о любви доверчиво.

Ты к груди моей припала, Женя,

Вот такое, Ваня, положенье:

Будем видеться мы реже, Ваня,

Нам предвидится переживанье.

Я иду, толкая гражданина,

А в глазах моих – гараж да Нина,

По заборам я, голуба, лазаю,

Чтоб увидеть вас, голубоглазую.

Я влюблён в шофёршу нежно, робко,

Ей в подарок от меня коробка,

А в коробке, например, манто вам

И стихи поэта Лермонтова.

Мы уже расселись по машинам,

На прощанье, Женя, помаши нам,

Уроню аккорд я с пианино,

Сядь со мной на «форд» и спи, о Нина.

Кстати

А ещё рассказывал Олег Фёдорович сыну своему о случае в истории войн, наверное, уникальном – применении с воздуха морской торпеды в неширокой реке:

«Летал я на бомбардировщике американского производства «Бостон А-20»: очень хороший самолёт – двухмоторный, среднего радиуса действия и со средней бомбовой нагрузкой, оборудованный радиолокатором, который служил прицелом для бомбометания.

Нам поставили задачу – подготовить плацдарм для высадки наших войск на противоположный берег р. Западная Двина в районе города Андреаполь. Предстояло отбомбиться. Но сам берег, его срез у самой воды, представлял собой вертикальную стену – обрыв, в который вкопались фашистские танки. Командование наше решило применить морские торпеды, чтобы снести обрыв вместе со всеми укреплениями.

«Бостон» мог быть и торпедоносцем – к нему привешивались две торпеды, каждая где-то по полтонны или больше сильнейшего взрывчатого вещества. Надо было подойти к обрыву на бреющем полёте – метров 20-50, сбросить торпеду и резко набрать высоту. А Западная Двина в том месте – всего несколько десятков метров! Просто попасть в неё торпедой – и то непросто. Набирать же высоту предстояло буквально перед вражескими стволами – стрельба почти в упор!

Ну и пошли мы… На моих глазах погиб один экипаж – угодили прямо в торпеду. От самолёта только облако чёрного порошка осталось… Всего мы шли четырьмя машинами, сделали по два захода. Я сам видел, как от взрывов торпед осыпался грунт, как падали в реку вкопанные в берег фашистские танки. И каждый раз после взрыва наш самолёт очень сильно подбрасывало.